нас двое
а это значит кто-то сверху спокоен
это значит нас покажут по ящику
беспорядочно бродим прозрачные
мы герои передач про уфоидов
провокаторы снов сумасшедшего
пляшем голые в лучах от прожектора
после отбоя на поле футбольном
в колонии женской
курара - нас двое
Начала сегодня день с.. А важно ли? Стоит ли начинать столь драматический рассказ с такой какой-то обыденной, житейской и по-иронически смехотворной фразой? Подумала, потешила себя надеждой, что кто-нибудь да заглянет, поговорить, выпить, поговорить, покурить, поласкать, но никто не зашёл. Вру. Заходили, но начинали без приветствий, хотя бы чуткость проявили к девушке, но по их глазам и трясущимся рукам я поняла сразу, что им не до норм, а до чужих чувств – и подавно. Когда общение с милой сошло на нет, я раздумывала о том, грустят ли люди одинаково (просто кто-то, например, считает, что об этом должны знать все, что нужно очень красиво грустить), как они грустят и можно ли назвать меня грустной. И только тогда, когда в мою кровь вновь поступила совсем небольшая, моя необычная доза, а вино уже медленно ударяло в голову, а в дрожащих пальцах медленно ломалась сигарета, я, наконец-то, поняла, что в каждой грусти есть две главные стадии: надежда и отчаяние. В тот момент я находилась на переломном моменте отчаяния, когда хотелось столько впустить себя наркотиков, чтобы случилась передозировка, но никогда я не задумывалась о суициде. По моему мнению, смерть – это лишь ветер, а я сижу постоянно дома, поэтому ветер меня не настигнет. За это время, что я решила отречься от мира, которое наступило сразу после того, как я поняла, что не могу вступать на сторону сопротивления с новым другом, возлюбленным моей «голубки дряхлой», ибо я слишком устала, ко мне просто поговорить приходил только один юноша, но наш разговор обрывался на «привет», а потом и начинался. Только тогда, когда мы, употребив что-нибудь прекрасное, резвились в кровати, рычали, как дикие кошки, а потом, когда уже всё улетало, а мы снова приземлялись на холодный квадрат действительности, он одевался и уходил. И тут я постигла радость монологов. Пробовала, как настоящие книжные герои, ходить по комнате, убрав руки за спину, и разглагольствовала о каких-то великих, по моему тогдашнему мнению, проблемах, употребляя в свой рассказ слова литературные, разговорные медленно уплывали, забыв даже дать адрес. Потом просто лежала на полу, одурманенная, да, там, где я тогда лежала со своей милой, которая уплыла. Кричала из окна разные нецезурные слова, а мне отвечали соседи тем же – и вот так я вела разговор. Но в основном я утопала в бесконечном алкоголе, потоке наркотиков и сигарет. Мне нравился этот водоворот, но, когда мой корабль ломался, когда я прилетала вновь на землю бренную, мне становилось отчаянно грустно. Так, что сводило мышцы. Так, что хотелось ломать пальцы. Грустно. Разве такое состояние, которое я тогда испытывала можно назвать грустью? Соберите громкие слова, обозначающие печальный настрой, самые тревожные, грустные, но такие красивые, перемешайте и выпейте. Ужасный коктейль, да? Знакомься, это мой друг – ужасная действительность.
В ту ночь я снова не спала. Пила то ли коньяк, то ли виски, то ли даже водку, которую мне привёз откуда-то друг, чувствовала лёгкое головокружение, и мне было очень хорошо. Начали стучать в дверь, прокричали моё имя. Женский голос. Допила бутылку, встала с кровати и качающейся походкой побрела к двери. Ещё тогда, когда я лежала на кровати, чувствовала, что сейчас к двери кто-то подойдёт. За недели беспрерывного молчания у меня выработалась отличная интуиция и слух, а ещё и надежда немного помогла. Это была она. Села и облокотилась на дверь, обняв колени руками. Полетели со стороны улицы угрозы, и они меня очень рассмешили, но я решила ни в коем случае не показывать, что я дома. Неужели все думают, что Татулла Гордон никуда не выходит? Эти люди, эти звери были бы правы, да вот только признавать мне это безмерно сложно, что ж поделать. Кое-как встала, но, когда поднимала своё тело с пола, держалась за тумбочку, на которой стояла ваза. Сами понимаете, что ваза с грохотом упала и разбилась. Даже не открывая двери, я могу почувствовать, что за дверью она, моя безмерно любимая подруга, но доверие к которой уже убежало. Интересно, зачем она пришла? Новая доза, просьба поговорить или любовь выгнала из дому? Для того, чтобы найти правильный ответ, необходимо ответ, а этого мне очень не хотелось, но я понимала, что, если она сейчас уйдёт, то у нас больше не будет возможности поговорить, увидеть друг друга другими. Резко открываю дверь, стараюсь держаться ровно и говорить спокойно и серьёзно, как перед родителями когда-то, когда возвращалась домой явно не трезвая.
- М, - пробормотала я и забыла, что же хотела сказать. Около тридцати секунд стояла и смотрела, а потом раскрыла дверь и жестом пригласила зайти, - добро пожаловать. Снова. Паузы становились всё страшней, а ведь мне так хотелось накинуться ей на шею и убить её или от бесконечной любви, или от бесконечной злобы. Но я была уверена, что, убив её, я умерла бы сама, хотя, смерть – это ветер, а в моей квартире его просто нет. У меня появился новый вид наркотиков. Сделано мной. Резко обернулась, от чего меня резко шатнуло в сторону, но я сумела удержаться. Пальцами побежала по столешнице и наткнулась на пачку сигарет с зажигалкой. Интересно, зачем она пришла?
